2011г. - ГОРИЦЫ

Похмельное состояние, как мне видится, часто обладает двумя крайностями. Первая, наиболее распространенная, это полная парализация мыслительного процесса на неопределенное время. И вторая крайность, к счастью более редкая, характеризуется наоборот его активизацией, когда беспричинно хочется порассуждать неважнединомыслие.о о чем. В эти часы мы находились, вероятно, в состоянии второй крайности, только этим могу объяснить внезапный провокационный вопрос старпома
– Дим, а почему ты любишь читать?
Сейчас не вспомню, как он звучал точно в устах Димы, который сам большой книгочей
– Почему любишь читать? или
– Дим, зачем ты любишь читать?
Заметьте, поменялось только одно слово, а оттенок всего вопроса сразу изменился.
Раньше я никогда об этом не задумывался, для меня, это всегда было, как бы само собой разумеющееся, естественное и обязательное свойство человека, поэтому первый ответ был быстрый, самый очевидный и потому школярский
- Чтобы узнать новое про те или иные вещи, чтобы пережить и понять чувства тех или иных героев!
Призадумавшись, я осознал, что помимо вышесказанного есть еще более простая и очень эгоистическая причина – это желание просто порадовать самого себя, доставить себе любимому самое обыкновенное, простое  удовольствие. Ведь когда я читаю книгу, я получаю огромное наслаждение и не столько от интересно выстроенного сюжета (мне до сих пор не интересно читать детективы и фантастику), сколько от красоты и музыкальности слога, тонко подмеченных деталей и умных ярких метафор. Вспомните первую строчку рассказа Казакова ‘Никишкины тайны’ или музыкальный перезвон слов в стихах Рубцова. Это ли не верх блаженства?! А какие сочные и неожиданные метафоры в описание природы встречаются в рассказах Леонида Леонова!
Правда у  чтения хорошей литературы есть серьезное побочное явление -  это неминуемое восприятие некого романтизма в чувствах и мыслях, а от него, как известно и до сентиментальности не далеко, что в наше время представляет уже определенную угрозу. Иногда вглядевшись в нашу жизнь внимательнее, хочется запретить чтение такой литературы детям, не достигшим совершеннолетия и еще не получившим необходимый для жизни  иммунитет.
Классики утверждают, что жизнь прекрасна и удивительна! Я их охотно поддержу, жизнь действительно прекрасна, что уже само по себе удивительно.
Около часа дня пришвартовались в Череповце к знакомому яхт-клубу. Хотя из-за сильного навального ветра, правильнее было бы пойти в другой яхт-клуб на противоположном берегу. Это было бы удобнее для швартовки и просто познавательнее – Тимошин Виктор рассказывал, что клуб новый, хороший и гостевая стоянка там бесплатная. Но что сделано, то сделано и один из нас был обречен, не отходить от лодки и следить, чтобы кранцы не выдавились наверх.
Начиная с двенадцати часов дня, ветер постепенно усиливался и усиливался, а сейчас появилось легкое волнение, и писк кранцев стал чаще и пронзительнее. Неужели, Рыбинка тоже хочет преподнести мне подарок на день рождения! Я в предвкушении хорошего плавания начал торопить ребят с отплытием в сторону Перебор, с тайной надеждой, что на большой воде появится еще и хорошая, хотя бы метровая волна. Очень уж хотелось испытать на себе ощущения морских волков, о которых, в запой, читал всю зиму. И, наконец-то, узнать укачивает меня или нет. Мое нетерпение еще подогревал страх, что ветер может, как обычно это бывает на Пестове, закончится около 17-18 часов и опять придется идти под мотором.
В этот раз в клубе дежурил  приятный в общении, крепкий дядька, лет шестидесяти пяти, сам яхтсмен, ходит на ‘RT’-эшке. Он с гордостью похвастался мне, что сын, живущий в Питере, купил там ему новые паруса, завтра у него выходной, и он тоже собирается уйти на Рыбинку – выхаживать паруса. Хотя тут же со смехом признался, что его ‘прогресс обогнал чересчур сильно’ и теперь он не очень знает, как надо обращаться с современным дакроном, ‘который и не гнется и не мнется’.
Выждав короткую паузу между порывами ветра, мы попросили нашего нового знакомого отвести футштоком нос ‘Сюрприза’ от пирса и на полных оборотах мотора  благополучно отчалили.
Ура! Троекратное - Ура!!! Мои надежды встретиться лицом к лицу с грозной стихией сбылись на сто процентов.                       

Черные бивни бьют
В ют,
В белую пену бушприт
Врыт,                       
Кто говорил вам,
Что шторм - вздор?          

Интересно, а Асеев  не был яхтсменом?
Слава Богу, это был не шторм. Просто дул ровный сильный ветер с периодически взбадривающими шквалами, на большой воде Рыбинки нас встретила короткая полутораметровая черная волна. С наступлением сумерек высота волны немного увеличилась и порой стала доходить до двух метров. На рассвете пару раз приходила откуда-то даже трехметровая волна. Когда мы с Андреем утром достаточно возбужденно, как о чем-то неестественном, рассказывали о них нашему сонному старпому, то он отреагировал довольно флегматично
- Ну, да бывает такое. Волна-убийца называется, по-английски – кейпроулер будет.
В этот день закат погас полностью, и нас окутала черно-серая мгла.                                           

 В упоении началась глухая лавировка - галс и ты уходишь на 6оо-800 метров вперед, упираешься в бакен или корабль, поворачиваешь на контргалс и метров двести отдаешь обратно. Стараясь перекричать гул ветра и волн, мы с хищным блеском в глазах распевали мою любимую яхтенную песенку

 Кто в глухую лавировку позабыл,
 Про женщин, водку,
 Разве тот мужчина!
 Кого ни разу по мордасам,
 Жизнь не била мокрым брасом
 Разве тот мужчина!

По рации услышали, как переговариваются между собой два сухогруза.
- Чертовщина какая-то! Перед носом, только зеленый появится и сразу красный мелькает! Или наоборот, – жаловался один рулевой другому, находящемуся ближе к нам.
- Это яхта против ветра рубится – с пониманием ситуации ответил рулевой ‘Волго-Дона’ более взрослым басовитым голосом.
- Ты аккуратней смотри, они же без башенные. Бегают тут, как тараканы перед самым носом – посоветовал он.

Проведя первые восторженные минуты все вместе в кокпите, я с Иваном решил спуститься в каюту – он проверить, как можно будет спать на такой волне, я чтобы заполнить судовой журнал и заодно проверить будет ли меня укачивать в закрытом пространстве.
В каюте царил беспорядок, как хаос в первый день сотворения мира на земле. На пайолах высокой грудой валялись – фонари, книги, ложки, чашки, диски, фотоаппараты, словом, все забытые и неубранные в рундуки вещи, но более того специальные яхтенные замки не выдержали скачки, дверцы рундуков пооткрывались и их содержимое тоже теперь переваливалось с борта на борт. Что-то, подняв и убрав обратно, что-то в отчаянии просто отодвинув ногой с прохода, я сел за штурманский стол. Очень быстро понял, что на такой волне невозможно ни писать, ни думать, даже просто сидеть ни за что, не держась, было сложно, но, слава Богу, я не испытывал признаков морской болезни. Завершив свою писанину, я удобно прилег на свою банку, воспользовавшись тем, что сменился галс, и она оказалось на подветренной стороне. Наверное, час или полтора я честно лежал с закрытыми глазами, но уснуть так и не получилось. За это время яхта не раз меняла галсы и я, не закрывшись штормовым пологом, если бы заснул, не раз слетал бы со своей банки. Часы показывали далеко за полночь. Дальнейшее лежание становилось утомительным, и я вылез на палубу сменить на вахте старпома. Андрей захотел остаться со мной.